С утра перед рапортом Маркина бывшая Вятка на депрессивный регион не была похожа: старые, но крепкие дома на причудливо холмистых улицах, и новые, не уступающие им в основательности и оригинальности, трехэтажные особняки на улице Герцена, который, кстати, в Вятке отбывал ссылку. Заодно рушилась репутация «ссыльно-зэчного» края, люди были приветливы, с достоинством, на 32-градусную жару реагировали вполне свободными шортами. В киосках — с десяток местных газет, в основном — независимых.
Две газеты сразу отказались лично пообщаться: одна — потому что официальная, не хотела, чтобы ее мнение опережало мнение администрации, другая — слишком неофициальная, на такие серьезные темы серьезно не пишет. Две самые популярные согласились поговорить на следующий день.
А на следующий день после заявления СК РФ в Вятке-Кирове проявился вполне депрессивный страх: коллеги, накануне готовые на встречу, отказались, смутно обозначая причины. Правда, посоветовали обратиться в Торгово-промышленную палату области, там знают все о проблемах вятского леса. В ТПП сначала согласились, а потом тоже стушевались. Отказалась еще одна редакция, хотя газета много и объективно писала о первом деле.
Ходил по улице Энгельса, которая какими-то флеш-бэками превращалась в улицу Преображенскую: на одинаковых табличках эти имена чередовались на соседних домах, - и подозревал то ли заговор силовиков, надавивших на журналистов, то ли привычно-зэковскую осторожность. Объяснил один из чиновников: люди ошарашены новым обвинением, если раньше можно было обсуждать пусть искаженные, но реалии, то теперь стало всем ясно, что Навальному шьют политическое дело, а здесь уже работает не экономическая, не юридическая логика, здесь давит, не оглядываясь, властная воля. Ее действия обсуждать — можно и работу потерять.
Энгельс, конечно, был неплохим бизнесменом и логичным аналитиком, хотя и ангажированным, и о Вятке, гипотетически, мог слышать от своего знакомого Герцена. Преображенская же улица вела к самому старому местному монастырю, где об Энгельсе до разгрома монастырей не знали. А вместе, когда их символические имена чередуются, — непонятная территория, темный пугающий лес, где сбиты ориентиры...