Неизменный закон торжествует у нас: если Господа нету, то сделаем...

Подошел бы к профессии правильно.
Вот идея романа, на чьем тираже
Я нажился бы круче Дэн Брауна.
Но роман — это время, детали, слова,
А с балладою проще управиться.
Начиналось бы так: Патриарх и Глава
Удаляются в баню.
Попариться.

(Происходит все это не в нашей стране,
Не на нашей планете, а где-то вовне.)

Разложив на полке мускулистую плоть
И дождавшись, пока разогреется,
Президент бы спросил его:
— Есть ли Господь?
Патриарх бы сказал:
— Разумеется.

Президент бы промолвил:
— Я задал вопрос,
Но остался, похоже, непонятым.
Патриарх бы ответил:
— Ну если всерьез,
То, естественно, нету. Какое там!

Президент бы его повалил, придавил
И сказал:
— Я с тобой не шучу. Уловил?
Жаркий воздух хватая, тараща глаза,
Патриарх бы сознался безрадостно:
— Ну за что ты меня?
Я не знаю… не зна…
Президент бы сказал:
— Мы дознаемся.

И ушел бы приказ по спецслужбам страны:
Оторваться на месяц от всякой войны,
От соседских разведок, подпольных врагов
И от внешнего, злобу таящего,
Разыскать,
Перечислить наличных богов
И найти среди них настоящего —
Меж мечетей, меж пагод, меж белых палат…
Не впервой им крамолу откапывать!
Ведь нашли же однажды.
А Понтий Пилат
Был не лучше, чем наши, уж как-нибудь.

И пойдет панорама таинственных вер:
Вудуист, например,
Синтоист, например…
Это сколько же можно всего описать!
И мулатку, и немку прелестную,
И барочный фасад,
И тропический сад,
И Мурано, и Бонн, и Флоренцию!
Промелькнул бы с раскрашенным бубном шаман
И гречанка с Афиной Палладою…
Но зачем мне писать бесконечный роман,
Где отделаться можно балладою?

И, обшарив сакральные точки Земли,
Возвратятся герои в песке и пыли,
Из метели и адского печева,
И признаются:
— Мы ничего не нашли.
А докладывать надо.
А нечего.

И возьмут они первого встречного — ах! —
Да вдобавок еще и калечного — ах! —
И посадят без всякого повода,
И хватают его, и пытают его,
И в конце уже богом считают его,
Ибо верят же все-таки в Бога-то!
И собьют его с ног,
И согнут его в рог,
Ибо дело действительно скверное, —
И когда он под пыткой признает, что Бог,
Он и будет тем Богом, наверное.
Покалечат его,
Изувечат его,
А когда он совсем покалечится —
То умрет под кнутом,
И воскреснет потом,
И, воскреснув, спасет человечество.

И начальство довольно –
Не в первый же раз
Предъявлять бездыханное тело им.
Неизменный закон торжествует у нас:
Если Господа нету,
То сделаем.

И случится просвет
На две тысячи лет,
А иначе бы полная задница,
Потому что ведь Бога действительно нет,
Пока кто-то из нас
Не сознается.